Мила ГЛАДУШ.

 TREYA.

I. Природа гениальности.

Фото: Виктор Фуркало.

Непонятное - но больное, опасное, ядовитое. Диссонанс, декаданс, и под чёрной шляпой - ужас. Распахнутый, бледный. Измученная девочка, поэт без логики, катастрофа, в отторжении рассудка и цели. Не так ли надо?

Если пишешь что-то - удар. И грань. Физиологически ломает тело, больно. Бросает в пропасть. Там - вечность. Подбираешь слова, и мучаешься бес-ко-неч-но. Ощущение режет, и все, что пишешь, бесит! Ты в панике. Всё не так. Это безумие. Хочется размашистыми росчерками, мощными, аккордами, убить сильного, врага, раздавить. А ты - мельчишь.. Буквами: язвы, мелкие. Это бесит! Наверное, живописцу проще – размазал! Музыканту – забил! А ты - буковки..

Но за ними - мир. Пирамида, перевёрнутая из точки в пропасть, бездна, твой личный ад, вечный.

Не бывает поэта разумного, нет. Бог, чтобы дать талант, отнимает разум. Ты - вне. В пропасти.

 - У меня же было, что подружки продавали за деньги, за четыреста евро, как девственницу. А мне нужны были деньги.

- Ты и сейчас девственница?

- Не издевайся так прямо, я никогда ею не была.. И тогда, слава Богу, не была, они же выставили информацию, что я богатому человеку продаю свою девственность.

- Неоднократно..

- Обломались. Прикинь: познакомилась с министром канализации, и он соблазнял меня тем, как он насиловал несовершеннолетних девочек. Очень богатые - они должны быть умными, как иначе они добились бы таких денег? Но трутся вокруг почему-то глу-пы-е!! Они в большинстве своём слушают шансон жуткий, опущенный. Я для них модель. Статус. Рвалась туда - в другой мир. Влюбилась в девушку-модель и хотела так же, волшебно.. А знаешь, как Прохоров набирал топлесс моделей - для Куршевеля? Он расплачивается с ними кредитками: покупай, сколько унесёшь. Мне четырнадцать, и ещё одна отсиживалась в туалете, а нас-то поначалу и выбрали. В тот год никто не поехал. На вокзале набрал, наверное.

- Помнишь свою первую съёмку?

- В девятом классе. Я в детстве красилась – когда никто. Это я теперь без косметики – когда все, в тираж, одинаково. Я тогда себя не узнала.  Нескладные девчонки-подростки, и только я красивая до противного, кучерявый ангелочек. Самая необычная. Я жутко была разочарована: эта девочка не может писать стихи! Такая никакая.. Смотрю на себя со стороны: нет у неё ничего внутри, только детские наивные мысли, я САМА так думаю, этот человек писать НЕ МОЖЕТ.

- А ты бы хотела, чтобы твой бред был на лице у тебя написан?      

- Да-да-да, хотелось бы - быть адекватной себе, а теперь.. Ангелочек, блин..

- Доверчивая слишком, обидеть страшно. Ты всем не думая сообщаешь всё, что в голове мелькает?

- О, раньше - да, а теперь - только тем, кто нравится.

- А нравится слышать, как твоя мысль оформляется в какую-то фразу?

- Ну, если оформляется, нравится, потому что в голове ничего не оформляется, я печатаю. Я пытаюсь рифмовать, но всё диссонансно, всё. Я пытаюсь выдумывать музыку.

- Но ты же не следишь за чёткостью изложения?

- Нет, не слежу, и фразы сами, самостоятельны у меня в руках. Складываются, я печатаю. Руки связаны. А язык, наверное, не всегда связан.

- Тебе голос твой нравится?

- Да, конечно. Нравится, что детский-порочный.

- То есть, в самооценке творческой ты не заморачиваешься вообще?

- Ну да. Сомнения возникают, когда меня критикуют, а меня больше критикуют. В тусовке, в компании - больше говорят, что я бездарь.

- А кто их спрашивает? Подходят и говорят "ты - бездарь"?

- Так и есть. Женщины, например, которые меня ревновали.

- В начале Москвы помогали же мужчины, не женщины?

- Нет, не женщины. Они, напротив, всегда старались подчеркнуть мою неловкость - любую, неопытность.

- Это же нормальная история.

- Я мнительная, пару секунд, но: прочитаю о себе что-то - и страшно переживаю, страшно - пару секунд.

- Зачем читать? Пиши для себя, других критериев нет. Критики испорчены правилами, как можно всерьёз их воспринимать?

- А я всерьёз. Я же с четырёх лет слышу: "Стихи – показатель ускоренного развития, это плохо для ребёнка". Почему? Говорят же, что все дети как раз талантливы.

- Педагогика. Талантливых людей очень мало на самом деле, талант – аномалия.

- У меня-то жуткая аномалия.. Возвращаюсь в Минск и перелистываю тетради, прикольно: как я всё распотрошу, как вены вскрою..

- Детские суициды: рвать себя – убедиться, что я живой.

- Хотя суицидов никаких не было, мне всегда казалось, что это слабость. Причинить себе ущерб – да, было, что билась головой об стенку. Наедине, истерики не публичные. Ненависть к себе? К Богу? Отчаяние. Несправедливость. Безвыходность. Страсть. Природа - не вмещается, горю внутри. Я душу чувствую постоянно, ощущаю физически, буквально: вот тут она находится, в горле. Вырвать её. Чтобы она ушла. Чтобы просто её не чувствовать. Освободиться. Отсюда «НЛО». Всё-таки душу трудно показать, поэтому вырываю сердце. Бред?

- Почему, традиция. Маяковский: «..буду дразнить об окровавленный сердца лоскут..» Не слишком прямая аналогия? Теперь уже стреляешься мыльными пузырями.

- А это уже не мой сценарий, а формат MTV. А мой: если внутреннее смятение трудно выразить, то – рвать, в мясо, так хотя бы поймут, грубо и зримо, когда физическое тело разрывается, как душа. Как ещё показать? Только, может быть, в стихах, но стихи едва ли кто прочитает. Вырываешь – но не то ещё, и ждёшь ещё приступа, чтобы выразить наконец-то, но ты не можешь, нельзя, красок таких нет, чтобы нарисовать.. А если  бы воспроизвести в точности - литературным языком или музыкальным – вот этот поиск неуловимого, поиск соответствия нашим земным понятиям, определить окончательно, успокоиться.. То жизнь бы остановилась, наверное.

- Ты находила аналоги своей гармонии, воплощённые? «Lakrimoza», не знаю..

- Когда абстрагируюсь от всего, звучит музыка. Реально звучит, реальная мелодия, классическая.

- Она твоя?

- Может быть, не знаю. Может быть, она общая, я просто слышу. Может быть, Моцарт тоже подслушал. Я не очень-то композиционный человек, я больше в ритме, в слове, в эмоциях. У меня бывает очень часто: во сне я вижу стихи, слышу музыку. Я во сне думаю: вот же кто-то написал хорошо!

- Вот! И начинаешь лихорадочно записывать: тема, в ней абсурдный чёткий сюжет и гениальные фразы! А потом: чёрт, но это же не я придумала, это же подсмотрено там, во сне..

- Так пока во сне: вот же кто-то.. Просыпаюсь: так никто же не писал, я имею право. И начинаю записывать, но, конечно, уже не помню всё досконально, потому что слишком много было сомнений. «Лифт», например, я весь писала во сне. Я во сне ищу смысл – не знаю, потусторонний? Ищу персонажи – мне кажется, они есть там сами по себе, живут во сне. Я там разговариваю с людьми.

- Потому что реальные люди не отвечают?

- Реальных я не встречала таких людей. Они обычные. У них есть мнение. Они же ленивые, считают, что всё заранее знают: что им нужно, всё и знают. А нового в принципе не принимают, никогда. Редко кто готов менять своё мнение. Вот! У меня есть черта, которую всегда мне ставили в минус, я верила, хотела исправиться – и только недавно поняла, что это как раз мой плюс: я быстро меняю мировоззрение. А почему мы должны ограничивать себя? Почему люди не хотят слышать друг друга? Почему принципы, которые ничего не стоят, подхваченные непонятно от кого и где, - почему они должны быть общими, одинаковыми? Ещё при поступлении в литинститут все до меня докапывались: «Зачем ты пишешь так странно? Ты должна писать, как Твардовский». Я пугалась, даже не ходила на мастера: я боялась, что научат же меня писать, как Твардовский. Есть же он, зачем ещё писать кому-то, как он? Меня же выпускать не хотели, не хотели вообще принимать диплом, и я сама уже думала: почему же я такая плохая – именно потому, что я ни на кого не похожа? Плакать хотелось, какое я ничтожество.

- Я думала, это всё ушло давно: учить быть похожими. Сегодня – наш Серебряный Век, я в этом уверена, он только возродился на сцене. Сегодня – рок-фестивали, тогда – поэтические вечера, с огромной аудиторией, с огромными афишами, и знаешь, как их печатали?

«Символисты: Гиппиус, Брюсов, Блок.. Футуристы.. Акмеисты.. Имажинисты..»

И внизу: Марина Цветаева. Отдельно, она одна. Её никуда – в то богатое направлениями время.

- Время.. Странное время. Я же ни с кем об этом не говорю: на меня бы смотрели, как на полную идиотку. Мутное время.

- Обычно внутренней свободы достаточно.

- Я не могу утверждать, что всех уравнивали, не знаю точно, потому что честно-сознательно ходить на занятия почти перестала, так их намерение отпугивало. Рейн хорошо говорил: «Чтобы поэт стал известен, его должны принять в первую очередь не публика и не критики, а другие поэты». А мне внушили: ты не поэт, ты ВНЕ литературной тусовки.

- Но это же замечательно! Я НЕ понимаю, что такое творческие союзы. Как они могут объединяться? У Блока, помнишь? «За городом вырос пустынный квартал..» Поэты только водкой могут объединяться. В какой-нибудь «Бродячей собаке» на вечер, и то передерутся потом. Как ещё? Это нормально – быть одиночкой.

Поэт – исключение, харизма – дар, вера прочих в его возможности, но главное: харизма – непохожесть ни на кого. Потом уже появляются все похожие.

- Всё новое? Мне кажется, в обычной жизни не любят новое никогда. Чтобы приняли, нужно повторять, повторять, пока оно не перестанет быть новым. Не знаю, я новый человек или нет (может быть, я – совершенно старый и никому не нужный), но убедилась на опыте: людям необходимо слушать что-то знакомое. Поэтому повальный шансон, три аккорда, мотив и слова простые – о своём, родном, наболевшем: водка-селёдка, любовь-морковь.. Так люди и живут на самом деле, просто живут. Правильно делаются маленькие клубы, где все свои, где некоторые..

- Во все времена и во всех культурах самостоятельно мыслящих людей – всего лишь восемь процентов: они ищут новое и сами определяют свои пристрастия. И девяносто два процента ведомых, желающих быть как все. Причём большинство редко оказывается правым.

- Но дело всё в том, что я немножечко разрываюсь, и это мне не противоречит. Потому что есть стихи. То, что я неизвестный поэт и меня никто не знает, так чёрт с ним. Тут никто никого не знает, тусовки мелкие, каждый пишет сам для себя. Есть стихи – то, что я делаю для себя, для некоторых из тех же восьми процентов. То, что внутри, - история, которая меня мучает. И есть музыка, в которой всё чётко, грамотно. Проект для зрителя, в котором меня слышат, в котором я совпадаю с другими людьми. Я люблю выраженность, отданность, данность, люблю гармонии красивые. Музыка моя – интересна, да, нестандартная, но – доступная. У меня же разногласия постоянные с Калачёвым: он в андеграунде, а мне хотелось бы быть ближе в звучании к поп-проекту.. Вернее, нет.. Не для нашего ТВ (это уж совсем..), даже не для MTV, где рок-команды – те же самые поп-проекты.. Эксперименты? Что такое недоступная музыка? Непонятные завывания, неестественные гармонии, которые просто режут слух нормальному человеку?

- От поп-музыки у тебя мелодия и рефрены – цепкие, навязчивые рефрены, как идеи: «Земля, алло!». И всё-таки – жёсткая альтернатива. Твоя музыка тоже режет – минорами, диссонансами.

- Это не в качестве эксперимента. Я позволяю себе в музыке выраженное соответствие тому, что режет внутри. Я не хочу попадать на деньги. Если бы был у меня продюсер, был бы изначально бюджет, - был бы, наверное, смысл делать группу «Блестящие». А если нет ни гроша бюджета, и красивой картинки не выйдет, зачем делать то, что мне не нравится, то, что мне не близко? Малобюджетная Жанна Фриске? Я делаю то, что нравится, потому что это – моя жизнь, потому что я так хочу.

- Есть поэзия ассоциаций: столько смыслов за каждым словом – но пространства не чувствуется внутри, одни метания.  Для себя - ты не ищешь внутренней ясности, гумилёвской? «..А я уже стою в саду иной земли..»

- Нет, у меня такое было, прошло. Я же с четырёх лет стихи пишу. Ясность – это философия, это мысль. Я не хочу - как Ахматова, я не научилась «просто, мудро жить, смотреть на небо и молиться Богу». Мне рано ещё, наверное. Мне важнее чувства сегодня, их слишком много, им во мне тесно. Пускай будет мозаика, смысл во всём отдельный и только мне понятный, совпадение только внутреннее с самой собой. Мы даже прикалываемся с музыкантами: что выходит из тебя, то и записывать следует, не думая. Поскольку у каждого человека своя символика: оттенки, смыслы, звуки свои – в  непонятной для других речи.

- Очищение слова от общего смысла? Шершеневич: «Слово вверх ногами – вот самое естественное положение слова, из которого должен родиться образ».

- Слово приходит по звучанию и вдруг оказывается точным. Ритм диктует смысл и раскрываемость сюжета. Диктует звук. В рифме важнее звук, звучание - оно диктует развитие. Первая строчка, чем кончится потом - не знаю. И вдруг, к финалу, в строчке по интонации, оказывается осмысленная, логическая развязка.

- А что-нибудь всем понятное могла бы написать? Под шлягер?

- Меня никто об этом просить не будет. Особо до меня никому нет дела, чтобы требовать общий уровень. Только мне до себя есть дело. А мне кажется, что всё и так шлягеры. Просто есть одна маленькая проблема: я не кручусь на радиостанциях. Если людям прокручивать одно и то же несколько раз в день, всё будет и так очевидно просто. Ясность – всего лишь вопрос человеческого восприятия. Наглядно – двадцать раз в день клип показывать на ТВ..

- Давай не брать ТВ, его уже давно всерьёз никто не воспринимает. В Интернете есть всё. И ТВ со временем таким будет. Отдельными каналами: музыка, спорт, история, вояжи, персоны, новости. Человек выбирает, ищет.

- Вот именно, что ищет. Чтобы слушать Трею, надо знать Трею. В сети - множество разных групп, а на самом деле, как и в ТВ, это и не группы, а продюсерские компании. Мне тоже приписывают крутых продюсеров, но у меня нет даже музыкантов, даже собственной музыки в записи, в сети – всё какой-то давности, а на бумаге, дома – сто шестьдесят песен, написанных только в последний год. Да всюду какие-то группы - много. Обо всех пишут. Как? У них есть пиарщики, директора, друзья? Или они просто стоящие? Естественно, мне начинает казаться, что я не стоящая, неинтересная. А иногда - самолюбие оправдывает себя и говорит, что всё потому, что я одна. И никого не знаю.  Есть ли смысл? И в чём? Я потерялась, реально.

- Именно: ты одна. Да, пиарщики, да, продюсеры у них. В принципе, растиражировать можно как дерьмо, так и альтернативу. Но дело в том, что альтернатива не может быть массовой по определению. Альтернатива сама не хочет быть растиражированной – ты же вот не красишься.. Так во всём: есть киноискусство - и кинопроизводство, литература - и книгоиздательство, музыка – и шоу-бизнес. Кстати, массовую продукцию не переиздают. Быть форматом? Позор какой.. Да, отстойное время. Всё же Земфира и Лагутенко вырвались в прошлом веке.

- Поодиночке - мы же настоящие. И я потерялась. Когда ты один, ты мало что  сможешь – в реальности, среди людей. Лучше уйти в подполье, быть ничтожным - и не высовываться. У меня теперь: "Доктор, меня никто не замечает!" И вправду - я незаметна. Как будто меня нет. Ни меня, ни того, что я делаю.

- А как ты себя, сама теперь переломаешь? Переломаешь и усреднишь для всех? Вот тогда действительно – к доктору.

- Не парься, сами предложат. Лучше посмотри, я выделила за Ломброзо десять  признаков, общих для таланта и шизофрении, протестируй себя, ага? Я, например, на всю голову больная.

- Ломброзо – чудак, конечно. Многое из того, что он написал, спорно, очень спорно.

- Не хотела бы я писать бесспорные вещи.. Итак:

1. Неестественно раннее развитие способностей. Крайнее честолюбие.

- Полностью совпадает. Я и в клинику попала поэтому. Мы даже смеёмся: если раньше у меня было ускоренное развитие, то теперь – замедленное.

2. Алкоголь, наркотики, анаболики.

- Вообще не моё. Мне мои стимулы нужно, напротив, притуплять. Внешние стимуляторы меня только отрезвляют, мне кажется. Делают адекватной действительности.

- Адекватной? Зачем? Ахматова говорила: «Я – лирический поэт, я могу и под забором валяться».

3. Метания, путешествия, риск, поиски приключений.

- Я думаю, это свойственно почти всем.

-  Ну что ты, большинство – растёт и умирает в одной постели.

4. Перемена профессий, занятий.

- Перемена школ - это да, восемь за последние три года учебы. Но у меня не было ни одной профессии.

5. Склонность к теориям, наукам, нестандартные, странные выводы.

- Мой мужчина говорит, что он вообще не помнит ни одного вывода, который бы я делала.

6. Стиль - страстный (в состоянии психоза). По окончании - неспособность не только сочинять, но и мыслить.

- Да, особенно - мыслить. Опять же мой мужчина говорит, что я вообще не способна мыслить.

7. Страдания от религиозных сомнений.

- Если родители верят в Бога, мама особенно, то, естественно, это накладывает отпечаток. Мне казалось, что если Бог – это любовь, любовь – это зло, то зло – это Бог. Такие складывались треугольники. Меня-то колбасило, так ломало.. Это дьявольское только может вот так жестоко. Мне вообще-то кажется, что следующее пришествие пройдет под знаменем любви, Антихрист под знаменем Любви.

- Иисус ставил любовь выше ветхозаветных заповедей, за что и был распят. В новозаветных словах самого Иисуса нет отрицания страсти.

- Да! Мир должен перевернуться, это по всем канонам. И следующий человек, который должен прийти, будет нести любовь, будет предан любви, но это будет Антихрист. Потому что любовь уже стала злом, любовь распинает. Моя любовь. Страсть.

- Боюсь тебя разочаровать, но.. Очень немногие в своей жизни действительно испытывают любовь - на самом деле. Не больше тех же восьми процентов.

8. Особенное строение речи, не логические выводы, а парадоксы. Оригинальность произведений, бессознательность сочинительства.

- Я об этом не думаю.

9. Сексуальная одержимость, экзальтация, сменяющаяся апатией.

- Да.

10. Яркие сновидения, кошмары, их значимость.

- Вполне возможно, я отвечаю словами близких людей. Но им виднее, наверное. Я могу только в стихах: обрывочно, иносказательно.. С четырёх лет, как только научилась писать, я живу, может быть, в сновидениях: в стихах, в каком-то бреду, и в страхе.

В четыре года – осознала: мир вокруг - кольца, сдавливают и душат, и мир конечен. Выхода нет. Ужас.. Множество колец, но тесное, в них - пространство и бег по кругу. Сдавливают, сужают - ужас. Металлический холодный ужас сдавленности пространства, конечности его, смерти. Хочется рвать. Нет таких даже не слов - понятий.

- Чем кончаются кольца?

 - Они не кончаются. В этом и ужас.

- Мама сдала тебя в дурку? Ты любишь маму?

- Мама спасала от этого. Она мной жила. Я же умирала от страсти. Я же была ребёнком – откуда такая страсть, зачем? Не-вы-но-си-мая страсть. Я не понимала. Умирала от страха. Тремор, по телу дрожь, какие-то иглы в пальцах..

- Начиналось само?

- Изначально само, и с первыми строчками. Потом я научилась управлять таким состоянием, но испугалась смертельно - и разучилась. Слишком: невыносимый, жуткий животный страх. Более жёсткого страха нет, я умираю в этот момент, нельзя испытывать большего.

- Только страх, никакого другого чувства?

- Только страх. Картинка перед глазами, даже не картинка – цепная реакция внутри, и невозможно открыть глаза, потому что глаз в таком состоянии не существует просто. Полёт или провисание, гул: странные шёпоты, странные голоса – то ли мужские, то ли женские..

- Бессмысленные?

- Были смыслы. Я даже помнила, когда-то записывала.

- Адресованные тебе?

- Нет, знаешь: будто бы там просто жизнь, сама по себе, другая, я слушаю другой мир.

- Или же – перебивая друг друга, будто вырвались: у меня минута, и в эту минуту они должны уложить каждый своё? И общее состояние паники: не успеешь.

- Да-да, есть такое, лихорадочное – будто бы я обязана. Я научилась потом открывать глаза, я видела комнату, я видела их – существ? Реально, их энергетику. Я научилась видеть, не открывая глаз, не понимая: как? Если не существует глаз? Я научилась видеть с ощущением абсолютной достоверности происходящего – то, что творится в соседних комнатах, то, что мне потом подтверждали. Я ещё не знала, что существует такое выражение: выходить из тела. Значит, существует и состояние? В таком состоянии я перестаю себя чувствовать, и чувствовать вообще – что-нибудь, кроме дикого страха, до судорог, до галлюцинаций. Да, выходила, несколько раз, в детстве: маленький ребёнок с высокой температурой, в панике. Я пыталась биться, достучаться – до врача, до мамы хотя бы, объяснить: явную цикличность мира. Кольца – они проходят, проходят насквозь, и рядом – сильнейшая чья-то, посторонняя энергетика, которая мне мешает. Бред?

- Да нет. Ницше нам отводил сто лет до появления органически нового человека.

- Круги, навороты: я как-то сопротивляюсь, но мир окольцован, я сдавлена, всё пусто, паника. В конце концов эта сила берёт и рушит, и я понимаю ясно: теперь – только смерть, ничего нельзя изменить. Если только вернуться – и я пытаюсь кувыркаться назад, вернуть мгновение – но вернуть невозможно. Начинается ужас. Не раскладывается по полочкам в голове маленького ребёнка, кувыркающегося в надежде себя вернуть. Я не знаю, что со мной будет через оборот, я не знаю, что со мной было прежде. Такая игра: ребёнок же мир познаёт в игре. Только в моей игре познания и победы не было. Я рвалась из себя, я из окон прыгала, убегала в лес. Именно в этом состоянии приходили строчки, первые.

- Становилось легче?

- Да.

- От того, что ты можешь выразить себя – словом?

- Да. Но воспринято это было плохо. Родителям же объяснили: ускоренное развитие губительно для детской психики. Но мама меня пыталась спасти больше по внешним поводам: я же умирала от страсти – от абстрактной страсти к конкретному мальчику, в четыре года. Однажды я даже сама звонила в больницу: просила забрать, потому что не могла этой страсти выносить больше.

- Врачи помогали?

- Нет. Тупили меня. Будто бы не слышали. «Ты знаешь, девочка, я тоже хожу по ночам – в туалет, и мне кажется, что я сплю». Я быстро пыталась сбегать и больше с ними не связываться. Психиатры – сами неадекваты.

- А психи - есть интересные?

- Скучные, неинтересные. Прикинь: заборы, заборы, и люди трясущиеся гуляют вдоль, обколотые, под аминазином.. А меня реально на части рвёт!

- Ну да, паноптикум – это шоу-бизнес. Ты же описываешь известные  пограничные состояния, хватило бы клиники неврозов.

- Вот именно! Я потом вплотную занялась изучением вопроса, провела дополнительную диагностику, поняла: моя история совсем не для психиатрической больницы в Новинках. Само понятие «психиатрическая больница» больше соответствует миру окружающему, но не внутреннему. Я научилась с собой справляться – с внешними проявлениями аномалии, я научилась скрывать.

- А мама – если так тебя опекала, то компенсировала чем-то? Баловала?

- В детстве, когда я была при ней, она меня лелеяла, ручки одеколоном протирала, украшала, как куколку. Зато потом, в моих состояниях, ещё и мама – называла не иначе как шлюхой!

- Чего же ты хотела? Она тебя растила по своему образу и подобию, а ты пошла ни в кого.

- Вот! А представь девочку, которая вообще ни разу не шлюха! Обида глобальная! У тебя открываются глаза: добро не приветствуется, даже не замечается. У тебя открываются глаза: мир перевёрнут. Надо казаться другой. Необходимо лгать. И нельзя требовать справедливости.

- Если дочка – будешь её опекать, как мама тебя?

- Знаешь.. Я в плохом районе росла, пока не переехали оттуда, довольно долго. Друзья с ножами бегали друг за другом, воровали, грабили, убивали, опасное было детство. У всех у них родители повально пили, и дети говорили: мы не будем пить никогда, да. И все они сейчас пьют. Поэтому я зарекаться боюсь. Конечно, мне сейчас кажется, что я хотела бы в первую очередь дать свободу ребёнку. И не губить за ускоренное развитие.

- Губительно, если родители из ребёнка делают вундеркинда, заставляя часами заниматься на фортепиано, например.

- Нет, у меня всё было ровно наоборот. Я мечтала о фортепиано, уговаривала их, но – мне запрещали: музыка – детский лепет, лишь отвлекает от самого главного – от физики, химии.

- Вот прикинь, у меня папа – физик, мама – химик.

- А мои – математики. И родится же в правильной семье такое сокровище: жаль родителей.. Убеждали: «Нам медведь на ухо наступил – значит, и тебе тоже. Не открывай рот, нам стыдно». Маленький ребёнок каждое слово впитывает же в себя! Думали: да, каприз. Не было мне ни внимания, ни доверия. Выигрывала всевозможные конкурсы – поэтические, музыкальные, выступала, гастролировала – ребёнком. Настолько маленькая, что мне даже не давали призы, в отличие от конкурсантов взрослых, так и говорили: «Она – исключение, она ещё слишком маленькая». Папа даже обманывал меня, покупал конфеты, игрушки, но я догадывалась, конечно.

- И ты поняла, что мир враждебен? Побеждают взрослые, правильные?

- Отчётливо. В том моём состоянии: мир не принимает меня, он против. Несправедливость: то, чего я заслуживаю, я от этого мира не получу. Или, напротив: я недостойна. Я отступала, читала книги, очень много читала: я несовершенна или мир несовершенен?

- Но несовпадение с миром?

- Да.

- Надо играть по правилам?

- Экстерном - музыкальная школа, литинститут –  для мамы, модель – открытка на память.. Я-то пытаюсь. Но всё враждебно, стена. Мой шизофренический образ – я продумала, я выстрадала, я заслужила: всклокоченная, как внутри, в больничной пижаме. А мне говорят: «Ты не должна выходить такой, с матрацем на сцену», - хотя обычно на сцене такой отстой! Мне говорят: «Ты должна быть такой!» - и раскладывают мои модельные фотосессии. «Идите к чёрту, как хочу, так и буду!» - я выхожу в пижамке, а зритель – смотрит и думает, что меня заставили это делать. Что это навязанный, искусственный образ – тот, который на самом деле мне всегда запрещали. Думают, шок-проект: избалованная моделька в образе трагической истерички. Несовпадение. Во всём. Всегда.

- Теория хаоса: круче – не упорядочить свою жизнь, а управлять хаосом.

- В стихах, в себе. Не в реальной жизни. Понимаешь, получается, что даже сцена – такая же реальная жизнь: быт, слишком много условностей, зависимостей. Слишком много людей вокруг – на сцене и в жизни, и у всех – какие-то другие от меня ожидания, требования ко мне - зачем им? Всё те же кольца, всё жёстко и неправда, я прячусь. Может быть, это мания. Может быть, я прячусь в стихи как в своё безумие. Любовь – это и есть безумие, стихи – безумие. Может быть, в них – жизнь. Меня там мало – в реальной жизни, живой и настоящей – мне кажется, меня там нет.

- Не жалеешь, что раскидала папиков?

- Ты знаешь, я прекрасно понимаю девчонок. Остаётся что? Наверное, богатые мужья, любовники, которые не деньги хотят отбить, а просто – чтобы их тёлка светилась в телевизоре, чтобы друзьям показывать: «Вот, моя. Она даже не знала, что петь умеет». Home video у нас на ТВ. Они нормальные все, наверное.

Есть стихи, в них - расшатанность, рас-строенность инструмента - не фальшивая, а громкие минорные диссонансы. Неприятие себя, потому что ты не знаешь себя - ЧТО тебе принимать? Потому что предали маленькой девочкой - сиротство, страх: мир распался, не только ты. Рваный ритм, разорванное пространство, ты из осколков склеиваешь, обиды и страхи рвутся пляской наперебой, расталкивая друг друга..

Но это не безумие!! Диагнозы оставь врачам, это они никогда не выйдут из клиники. Кстати, ни в науке, ни в медицине нет понятия "нормальное состояние психики".

Может быть, твой распад - как раз из-за навязанного диагноза. Он мешает тебе принять себя. А это всего лишь: есть такая работа. С запоями, приступами, с изменёнными состояниями сознания - да. Талант - это же не благо, а крест. Разве ты не знала?

"Раз Голос тебе, Поэт, дан, остальное - взято".

Это Цветаева. Чтобы так писать, надо жить в аду. Так и было.

 Если есть дар, безумия - нет. Просто дар иногда у разных людей принимает разные, очень извращенные формы.

Лучше ТАК к этому относиться. Иначе.. можно же и всерьёз, пожизненно заиграться.

В декаданс, в упадок империи: в кольце безумия и в эпицентре взрыва.

11.01.11.