- У тебя аквариум, а не бар.

Мы плаваем в зеленой подсветке, меня тошнит от вареных креветок, от одинаковых хладнокровных холеных женщин с характерными манерами эмансипэ. Я  вспоминаю, как в детстве у нас передохли рыбки и колыхались кверху белыми брюхами – омерзительно, вязко, я сегодня ненавижу морскую кухню, Настя. Креветки объедают утопленников. Не позволяй мне думать, ты даже не представляешь, о чем я думаю.

Она работает, что-то впаривает мрачной поджарой суке в черном, в черном парике, без очков. Разборчиво выстреливает  только решительное «нет»:

- Нет. Я убиваю только мужчин.

- А их-то за что? – Я подкупающе понижаю голос. – Мы обезвреживаем садистов, насильников, педофилов – вы их считаете мужчинами? Так даже на зоне не считают.

Захотелось в «Шапочку»: потрогать еще тепленьких, порадоваться открытым мальчишеским улыбкам. Завтра мне в колонию, в гости к двум не откупившимся бизнес-леди, которые чересчур кроваво уничтожили своих любовников. Мягче, мягче надо быть, девушки, и добрее, и не оправдываться тем, что все мужики – сволочи. Конечно, сволочи, за это мы их и любим. Умные женщины любят красивых негодяев, любят их больше жизни. Скоро их совсем не останется. И некому будет вытащить меня за шиворот: «Что вы тут делаете? Убейте того, кто вас послал сюда. Ступайте, вот вам пистолет,  возвращайтесь с черепом». В нас воспитали осмысленную жестокость. Единственное, в чем мы применяем логику, - это инстинкт убийства, которого в женской природе нет.

Поджарая сука, прощаясь, вдруг улыбнулась и показалась приятной дамой, даже где-то многодетной, потом одела-таки черные очки – нет, не было у нее детей.

- Настя, отпрашиваемся у мужей, поехали отсюда.

- Куда?

- К цыганам.

А бывает цыганский мужской стриптиз?

- Не будь такой серьезной, девочка. Грешить без иронии безнравственно.

4

Мы не феминистки, которые все еще борются с мужчинами за равенство. Мы-то считаем, что давно пора законодательно закрепить женское превосходство.

Тысячелетиями их используем, а они все сеют и пашут, с цветами и комплиментами, ну зачем нам равенство? Все продумано от Адама: никого бы здесь не было, если бы Ева не взяла на себя наконец всю полноту ответственности и власти, подарив миру род человеческий и великое право земной любви.

Правда, иногда, в отместку, подчиняясь смутному ощущению неполноценности, нас душат, режут и насилуют всякие придурки или маньяки, которые почему-то называются сексуальными. Упустили в несколько лет сотни тысяч красивых здоровых девочек, освежив дряхлеющий Запад, или просто выбросили в дешевые бордели на восточных базарах. И это после того, как почти сто лет – приспосабливали для станков и строек, для комбайнов, очередей и лабораторий, портя им фигуры, руки и взгляды. Они испортили так много женщин сразу! И вот теперь появились мы – из пены, из их пены на губах. Новые Афродиты. Умные, злые, обворожительные.

Самостоятельные и самодостаточные – но не настолько, чтобы ночами ностальгировать в одиночестве по временам, когда все спали без презервативов и без последствий. Воспитанные на нехватке излишков, женщины, получив свободу, редко доводят ее до абсолюта и абсурда. По-прежнему предпочитают законный брак и изредка прикидываются послушными:  это нетрудно, если настольные книги с детства – «Опасные связи» и «Психология манипуляций». Польщенные мужья понимают, что для гармоничного брака уже недостаточно позволить дамам заниматься собой, кухней и благотворительностью. Выделили избранные места для зримой фиксации твердых фактов и договорились о взаимной терпимости в возврате к старым добрым методам релаксации.

Совсем не мужчины выдумали первобытный промискуитет: женщин, склонных к нему, ровно столько же и с каждым годом все больше, поскольку проще становится заменять качество мужчин количеством. В отличие от морального удовлетворения типичного московского Казановы женщинам нужен самый чистый, голый и бескомпромиссный секс.

Цинизм столь крайний и непосредственный всегда обезоруживает: есть люди, которых даже не пытаются задеть хоть словом. До какого бы безрукого идеала ни вылизывали нам тела, остается в крови умение подозрительно ловко управляться с кухонными ножами. Мы давно уже не жертвы, а голодные, всеядные потребители всего, что движется и не вызывает рвотных рефлексов.

Мужчины удивительно быстро приспосабливаются к очагам нового матриархата, благо выдумывать ничего не надо, есть многовековой женский опыт употребления сторон. Клубный истэблишмент обреченно и органично переваливается в андеграунд, ночью мы расслабляемся – вместо того, чтобы набираться сил.

Танцоры - целенаправленные, без противных, и явно увлекаются восточными единоборствами – борьбой тайваньских девочек, например. Дамы не уступают, обнажая трогательные бицепсы, результат фитнеса и секса, и скользкие улыбочки легко угадываются в дыму. Похоть, как это ни странно, особенно хороша в полной предсказуемости последствий.

Расслабляется даже мрачная, основательная Екатерина, с решительной фигой вместо лица при виде меня. Привычно выговаривает, но без злобы:

- Зачем ты портишь натуралок?

Лесбиянки, кажется, терпеть не могут таких, как мы – на все способных, но жестко вписанных в социум – на всякий случай. Понимающие мужья, внимательные  любовники, неподконтрольная готовность к флирту даже с официантами – успокоились бы, так нет – уводим от опытных одиноких волчиц самых красивых девочек. Им кажется, что мы играем.

Лесбиянки, в быту полные вегетарианки, захаживают сюда утверждаться в пафосе. Как можно отказываться от мяса? От большого, хорошо обжаренного, но с кровью внутри, куска? Мальчики перекусывают пополам, вызывая тревожное ощущение ложной беременности или внезапную жажду мучительной долгой смерти. На шестах, в номерах, на улицах, в автомобилях – женщины медленно пожирают оглушенных мужчин, как в страшном сне Тарантино на мексиканской границе. Сердце Москвы на рассвете истекает ненужной спермой в использованных презервативах.

«Я знаю, что вам никогда не удастся победить бессознательное» - оправдал нас Будда или приговорил? Что будет с миром сегодня, когда природа осознанно востребована рассудком?

Мы больше не используем мужскую точку зрения на мир и на самих себя, и все встало на свои места: мы не пашем, потому что не хотим, не деремся, потому что ни драки, ни войны не терпим, нам платят за снисходительность – компенсацию за плохо доставленное удовольствие. В чем они сильнее, шкаф могут передвинуть? Пусть двигают. Мужчина – самый удобный и доступный инструмент для управления миром.

Не удивительно, что право на грех для нас не было предусмотрено общественной мужской моралью. Равенство невозможно. Догма позволяла хоть как-то ограничивать и скрывать женское превосходство, женскую непостижимую ненасытность – и позволяла не насыщать. Мужчинам, конечно, проще поверху барахтаться по божьим тварям – только бы не быть поглощенными одинокой пропастью запредельной первородной любви.

Мы имеем право на грех. На мальчиков, например, рядом с которыми так приятно почувствовать себя грязной:

- Не угодно ли вам, мадам, свить из меня веревку – на всякий случай?

5

Я перетрахала уже полгорода в поисках достойного собеседника, ну сколько можно утром тупо задавать один и тот же вопрос: как тебя зовут? Имен не помню, и лиц не помню, и видеть не хочу никого. Особенно сейчас, когда голова как задница, волосы дыбом и во рту как кошки насрали. Где Настя? Слава Богу, вот ее рука, в ногах, у нее же вся косметика.

- Привет. Как тебя зовут?

- Никита. Ты ничего не помнишь? Совсем?

- Помню, что вермут еще остался.

И в памяти с каждым глотком мартини этот Никита все более и более великолепен. Вчера повеселились изрядно: в клубе пила текилу, чего никогда не делаю -  не церемония, а мультипликация. Когда я уже свеженькой выступила из душа, Поминка наконец проснулась с дежурным обращением:

- Зайчик, нам пора на работу. Мила уже сказала, что ты был великолепен?

Пушистый, действительно похож на цыганенка: такой же конокрадский оскал.