Экстрим.

ДОРОГОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ.

Традиционные ночные гонки на Волоколамском шоссе закончились автокатастрофой. В 3 часа 15 минут по московскому времени водитель автомобиля Ferrari, выехав на встречную полосу, не справился с управлением и на скорости около 240 км/ч врезался в эвакуатор, припаркованный на обочине. В результате последовавшего взрыва автомобиль выгорел полностью, останки водителя пока не опознаны и отправлены на экспертизу.

У новых «мажоров» - стритрейсеров – стало нехорошей традицией разбивать дорогие раритетные автомобили. Пострадавший Ferrari 330 Testa Rossa 1962 года выпуска, оснащенный непосредственно перед катастрофой самыми современными двигательными системами, явился бы украшением любой авторитетной коллекции серьезных автолюбителей.

«Рублевская правда», 25 октября 2007 г.

1.

Девочку с ласковым и лохматым прозвищем Мурка на самом деле звали Авдотьей, чего она папочке никак не могла простить. Мама у нее умерла при родах – бывает, оказывается, такое и в наше время. Папа откармливал Мурку безжалостными пирожными и мороженым, и девочка всегда боялась, что откармливают ее на убой: так запала в детскую головку хроника голода на Украине, где маленького пухленького ребенка родители укладывали на разделочный стол. Папа был роскошно мужественным, как Брут у Микеланджело: таких сейчас не делают, дочка его обожала – до истерического хлопания дверьми.

Воспитывали ее две приходящие гувернантки, учили языкам и искусствам, она внимала - это позволяло несколько раз в году путешествовать и зависать с приятелями-голландцами:  Мурка предпочитала в Париже «Queen», в Лондоне – «Shadow Lounge», и, конечно, «Pacha» на Ибице. Папа был богат сказочно – видимо, удачно вложил свой ваучер, все-таки не зря знакомился, еще до ее рождения, с распорядителем национального достояния Абрамовичем.

Не испытывая потребностей дефицита, Мурка сразу же ушла в потребности роста. Как любая папочкина принцесса, была уверена: любят ее за какие-то воображаемые достоинства, а не за то, какая она на самом деле. Во-первых, решительными голодовками окончательно поборола вес, что особенно тяжело дается изначально перекормленным детям. Железной рукой отсекла угрозу нервной анорексии: вовремя узнала, что форма Твигги – миф, девушка никогда не сидит ни на каких диетах. Просто, имея ненормально высокий уровень метаболизма, она перемалывает все подряд, как фабрика по переработке отходов. И жертвует миллионы на лечение бедных обманутых почитательниц.

Во-вторых, Мурка решила определиться с обликом. Кстати, плевать хотела на бренды. Не следует забывать, что сладкая жизнь формируется нищими репортерами – самой дешевой кастой нашей зависимой журналистики. В реальности проще: самим моделям и звездам тряпки попросту дарят в рекламных целях, в свете принято иметь своего портного, и Мурку, естественно, умиляла детская непосредственность, с какой наши львицы разглядывают друг у друга лейблы за воротником.

Ей нравились фрики. Правда, недолго: они увядали стремительнее, чем лакированные кумиры, и Кортни, и Бой Джордж, и Жанночка Агузарова – нисколько себя не берегли. Утвердятся, пожалуй, лет через десять – в поочередной моде на ретро: законодатели мод, старея, всегда пытаются вернуть молодость. Пока диктует Мадонна – купается в семидесятых. От нее Мурка откусила кусочек легкомысленной бисексуальности, в которой, впрочем, давно утонула Москва. Повсюду в переходах слонялись тенями бесполые, мрачные Эмо с постеров «Tokio Hotel», а по площадям стайками, взявшись за руки, бегали девочки в коротких юбочках. Правильно, не ходить же вместе ровными рядами в казенной форме с древнего видео «The Wall». Оценив тенденции очередного Венецианского кинофестиваля, Мурка выбрала героинь жесткого Вонг Кар Вая: шпильки, голые ноги, длинный кожаный плащ и большой револьвер (мысленный). От Эмо оставила яростный макияж и бледность. Гоблины – одноклассники и соседи – наконец отлепились и без комментариев расступались.

- Девочка моя! – Папочка по выходным не выходил из шока, бегал по ногам взглядом, взял однажды за руку – у Мурки онемела рука до самого плеча напрочь, повисла плетью. Испорченный на всю голову ортодоксальным психоанализом, папочка усматривал в нормальном поиске защищенности обязательную сексуальную подоплеку.

- Папа, признайся: ты назвал меня Дунькой, чтобы мальчики надо мной смеялись? Чтобы я никому не досталась, кроме тебя?

- Что? Вон отсюда, маленькая потаскушка!

Она беспрекословно повиновалась: сбежала к разгильдяю-красавчику, невероятно похожему на ее отца – внешне, но полностью противоположных взглядов. Таких разгильдяев даже в Амстердаме нет, они там быстро умирают на улицах. У них бутылка водки – смертельная доза, у нас же – аперитив.

2.

Везунчик, ленивый победитель – Джем. Растрахался, вразнос. Жилось с ним весело и комфортно. Мурка проявила твердую волю к слабостям: чтобы их сознательно себе позволять, нужна немалая сила воли. Нужна гордыня: выберусь, хватит силы.

Влюбилась с первого взгляда: человека видно насквозь, когда он еще не принял решения о своем поведении. Ну да, он вел себя, как убогий: «А что с меня, с балбеса, возьмешь?» На самом деле боялся серьезных отношений до смерти, предложить боялся – чтобы не быть отвергнутым или брошенным. Так же толстяки боятся худеть: вдруг и стройными не будут нравиться девушкам – как жить тогда, в чем тогда их истинная непривлекательность? Мурка задвинула игру в прощение, бросилась в соучастие. Слонялись, гонялись сутками «Вальсирующими» прохиндеями Бертрана Блие с веселыми, но мелкими правонарушениями.

Калейдоскоп мегаполиса – красивый фон по дороге к смерти. Без намерения  пойти по пути успеха, вылизывая ступеньки от мерчендайзера к супервайзеру, гедонисты со всей страны разбазаривают без сожаления такую же легкую свою удачу. За это она их и любит. Спасает от верной смерти. Мурка отметила: Джем развлекался осознанно, читал Спинозу – освобождал аффекты. Вовремя прятался в своем бронированном бункере – на бывшем военном складе. Кальянил с тихим умильным смехом: особенно его прикалывал «Ходячий замок» аниматора Миядзаки. Джем категорически отказывался вступать в общечеловеческую борьбу между инстинктом, интеллектом и интуицией:

- Тело абсолютно невинно, оно не сделало ничего плохого. Тебя воспитывают противоестественным, настраивают против тебя самого. Подумай: почему Бог не послушается Папу Римского и не перестанет производить детей? Это религиозные запреты, но не божественные.

- А заповеди?

- Заповеди – правила общежития, выведены для того, чтобы люди не мешали друг другу. Вот смертные грехи – существеннее, конечно. Они направлены внутрь человека, они разрушают душу.

Поэтому Джем ничего не жалел, никому не завидовал, почти никогда не ел. Делал исключение только для сладострастия, ради Мурки, учил «восьмерочки». Даже советовался с ее подружками по «Pink Fly» в поисках точки G: мужчину лучше  сфокусировать на чем-то конкретном, поскольку Мурка так и не смогла от него добиться одновременной игры на всей подкожной клавиатуре тела. Под кожей он ничего не чувствовал.

Мурке пришлось относиться к этому философски, была надежда: Джем не любил Запад, как вообще мужской способ деятельности – подчинять. Не доверял европейской философской традиции, посвященной выделению человека из мира, обязывающей мужчину по определению стремиться за пределы самого себя. Даже напившись, мужчина ищет компанию, женщина предпочитает пить в одиночестве. Женская, восточная – внутренняя работа, углубление в себя. Грубо говоря: левитация или авиация, телепатия или телефон – что нам действительно необходимо? Он проповедовал: скрытые возможности человека дадут нам больше, чем изнасилование окружающего нас мира. Поэтому самоотверженно исследовал различные техники расширения своего сознания больше рассудочной десятой доли.

Крайности не должны быть статичны, на лезвии ножа нельзя жить. Он балансировал, бросался в противоположности без внешней логики, всегда за грань: он ненавидел преграды целесообразности и доступности. Ответом в поисках, критерием истины ему служило вполне определенное и откровенное состояние, которое он никак не мог сформулировать и от этого не находил покоя. Зато научился добиваться его искусственно.

Мурка, девушка предметная, не поддавалась ни на какие эзотерические провокации:

- Солнышко, я все тебе сформулирую: ты – духарь. Прикумарился, готов замутить по новой. Если в системе, а денег нет, подружись с аптекой.

- Киска, я завидую твоей способности мыслить телом. Ты не отделяешь себя от мира, ты физиологически связана с природным порядком. А мужчине для этого нужны посредники, стимуляторы, понимаешь?

Она упорно соскальзывала с иглы – насмотрелась на приходных промокашек, не бедных, в общем-то, девочек, которых за дозу запросто разводили на хоровод. Свято чтила русское народное правило: если человек спивается сам, то на иглу – сажают. Только шмалила – не на шару, ни в коем случае. Ловила глюки, рисовала комиксы вслед за Джемом: он заморочился на четвертой части трилогии братьев Вачовски. Смутно припоминал, что имел профессию – делал видеоклипы. Кажется, недоучился. Везунчик – опасное амплуа, я точно знаю. Отбивает охоту к работе, приучает откладывать все до последнего в ожидании легкости, вынуждает оттягивать неизбежное исполнение своих желаний – потому что трудно жить без желаний. Везунчики обыкновенно предпочитают творчество малых форм.

Клипы – маленькое кино: лихорадочное, пульсирующее, в полной мере – в ритме и в динамике нового времени, которое не всегда поддается обычной логике. Ассоциативно из музыки возникает видеоряд, из хаотичной перетасовки кадров вдруг с неожиданной точностью выхватывается состояние, которое нельзя передать иными средствами и трудно объяснить словами. Экспериментаторы – в каждом клипе в поисках чего-то главного – иногда и сами не осознают, что именно так зарождается новое большое искусство.

- Не тем мы бредим, - отмахивался вялый Джем. – Сознание идет пунктиром, как в цветомузыке. Нет ясности, нет пространства.

И впаривал агрегат. Ответственно отказывался развиваться, без паники откидывался в радость безделья. Его приятель, большой художник и добрый брахман, однажды выдал:

- Ты выпал из обоймы, брат.

- И слава Богу.

У Джема вызывал искреннее недоумение всякий, кто прилагал усилия.

Мурке наконец-то приоткрылась его история. Коротко – не значит, что мало: работал сутками, день за днем, переходом из проекта в проект, в калейдоскопе декораций и без натуры, без воздуха, когда через неделю-две перестаешь понимать, где ты в данный момент находишься. То ли он просто выдохся, то ли решил подумать: зачем это нужно в конце концов? Или такое жаркое выпало лето: примерно в это же время Тереза Дункан и Джереми Блейк, успешные гейм-дизайнеры, совершили неожиданное для всех двойное самоубийство, друг за другом, в Атлантическом океане.

Джем садился на старый, но бодрый  «Harley-Davidson» и гонял по Волоколамке,  опять же здраво: исключительно чтобы лишиться страха саморазрушения. Живой организм умирает по внутренним причинам – как правило, и это страшно. Загадочно, мистически страшно. Мужчина ищет простых, внешних причин смерти – с отчаянным мальчишеским героизмом.

- Папин приятель продюсирует большое кино, в пятницу party в «Джусто», я вас познакомлю, хочешь? – Мурка готова была помириться с папой, только бы спасти Джема.

- Такая гадость – кушать какую-то жабью слизь только потому, что это не всем доступно.

Мурка пожимала плечами. Что такое жабий яд, она еще слышала: не обнаруживается при вскрытии. И сваливала в клуб «XIII» к Гарику Чагласяну, к взрослым мальчикам от двадцати пяти, положительным любителям house-music.

3.

«Хотел» - любимое мужское слово.

- Если бы ты не пропала вчерашним вечером, я бы увез тебя в Сочи.

Или:

- Прикольная сумочка, сама купила? Жалко, я хотел тебе подарить.

Так получалось, что Джем всегда чего-то хотел. Самое неприятное – к Мурке прилипла привычка к заначкам: он уходил, пока она спит, унося последнюю сигарету, последнюю зажигалку, выпив последнюю банку пива, положенную с утра. Тратил до мелочи все, что было в карманах, непременно – чтобы не шуршало, не звякало.

Но она его обожала. Закрывала глаза, ладонями видела тело, каждый нерв: пульсировал – целовала. Пряталась в него, сворачивалась – и все.

- Всегда хотела, чтобы у меня был брат и защищал меня. Полежи спокойно. Мы как сестренка с братиком.

- Желания имеют свойство сбываться, киска. Это их свойство меня пугает.

И все же немедленно купил «Oldboy» в коллекции Пака. Целую ночь сочувствовали без специй тонкой госпоже Месть.

Несмотря на все повышенные меры предосторожности, Мурка забеременела – именно в ту ночь. Для нее это было катастрофичнее, чем для любого другого подростка: ее же маме было категорически противопоказано рожать ребенка, она сознательно выбрала себе смерть. Аборт исключался фактом Муркиной жизни, оставалось одно – убедить в этом папу. Мнение отца ребенка девочку не так уж и беспокоило, она привыкла: чего с них взять? Наши мальчики, увы, воспитаны на кастрированном отношении к женщине. Только человек может связать между собой акты зачатия и рождения: для животного имеет значение только половой акт, а рождение – сюрприз, конечно. Так же и для наших мужчин. Поэтому, кстати, на самом деле известие о беременности в большинстве случаев – всего лишь проверка на вшивость. Любая девочка, издерганная отцовской биологической анонимностью, давно научена: рожать нужно ровно столько детей, сколько сможешь поднять сама.

- Тебе шестнадцать! – Папочка недолго, но злился. – Муж тебе нужен?

- Пока не знаю. Он полный придурок, не знаю, зачем он нужен.

- Хочешь, куплю ему студию?

- Он попросит машину, могу поспорить. «Bugatti» или «Porsche», ты купишь? Он разбил свою «Shelby», теперь ему перед товарищами неудобно.

- Какую именно «Shelby»?

- «Cobra Daytona».

- Слушай, хороший парень, пора знакомиться. Поверь мне, дочка: хиппи были те еще разгильдяи, сегодня выросли, правят, войска гоняют по миру. Только украдкой слушают Дженис Джоплин. Сыграем свадьбу?

Папочке только позволь планировать свою жизнь: устроит репетицию свадебного обряда, как в каком-нибудь штате Милуоки.

Вместо радости пришло раздражение. Чистенький папочка верил в мужское право, а Мурку гнобило, выворачивало все привычное: пустой холодильник, непонятные отморозки на плюшевых покрывалах, дуплет с утра, после полуночи – гонки за двести с кексом. Джем поклонялся смерти, дразнил, искал, стал бы коматозником, если бы дружил с надежным реаниматором. Воровал консервы, показывал руку по локоть охранникам супермаркета и сбегал на байке с обрыва, бросая Мурку. Скорость ее не трогала больше, чужие глюки не вдохновляли – мелкие, бессмысленные кошмарики. Чалые мальчики немощными червями копошились, хихикали – детский сад, глупый и безопасный. Она ласкала взглядом его рельефное, его любимое тело, уже использованное, кажется, в полной мере: еще бы взять его, убить его – вот это было бы круто. Вот это грань и поход за грань: сойдет ли ей это с рук? Бредила разными вариантами очередного каприза. Разум  подсказывал: чтобы его убить, нужен какой-то высокий и трагический повод.

Как-то к рассвету Джема доставили охранники «Golden Palace»: он редко играл, но всегда выигрывал, рулетка тоже потворствовала его беспечности. Мурка взялась за обычный для денег ведический таматар: никогда еще так ее не бесили пресные пападамы. «Бхатура, масала-доса», - бормотала полусонная Мурка. Воспитанная девочка материлась названиями индийских блюд.

Джем ухохатывался на полу в позе вялого лотоса:

- Ты ждешь ребенка? От меня? Об этом я даже не мечтал. Я найду врача. К черту йогу: это ненужная борьба, невозможно добиться откровения из рассудка, в принципе невозможно!

- И не пытайся. Я жду ребенка. Ты не можешь испытать, не можешь даже вообразить ничего большего.

Он заказал ей по телефону пиццу и опять куда-то исчез. Бросил на прощанье забавно:

- Кидаю курево.

Мурка выгребла банки, склянки, подстилки темных приятелей, привела в порядок простенок с дипломами, вымпелами и кубками всевозможных конкурсов и соревнований, от мастерской ВГИКа до «Moscow Harley Club». Заправила шелком напольное лиловое ложе, бросила розы из вазы на белый мех рядом с веселым альбомом их роскошного года. Было хорошо, и слава Богу: лучше было некуда, а хуже незачем.

Папа позвонил вечером, в подозрительно спокойном тоне:

- Немедленно собирайся, водитель уже в пути.

- Я на Соколе.

- Знаю.

Может быть, попросить у папы голову поднести на блюде?

Папа бегал по залу самым истерическим образом:

- Все наладится. Я найду хорошего врача, не бойся. Зачем нам больной ребенок?

- Я же не наркоманка. Родится здоровая, красивая девочка.

- Ты не будешь рожать! Этот парень был у меня сегодня, он год меня шантажирует, но по мелочи. Он только пугал – я не знал, что он спит с тобой. Это твой брат.

- Наполовину?

- Родной.

- Хреново.

- Как ты выражаешься?

Надо было выслушать, как-то успокоить папу.

Школьница-мама оставила мальчика в роддоме, аборт был бы слишком опасен для нее. Потом, уже поженившись, мальчика они не смогли найти. Он выживал: усыновили, в общем-то, рано, но все ему рассказали – старшие сестры. Поколачивали и валили на него невинные шалости, соблазняли, поили пивом, оставшимся от приятелей. Теперь он ждет безумной щедрости папы.

- Он только пугал тобой. Мама уже искупила свою вину перед ним, а я – теперь не знаю, что буду делать. Он тебя использовал.

- Это к лучшему. Я тоже его использовала. У меня родится красивая и добрая дочка, как наша мама. Мы будем жить вечно.

- О чем ты говоришь? Я дам ему денег, очень много, пусть убирается.

- Куда он денется? Шантажистов лучше сразу убивать, папа. У московских девочек такие правила.

С любовью и местью все просто: они были одной крови. Она увидела цель – готовый, предвосхищенный результат действий. Установила часы на обратный отсчет.

Прошло бы лет пять. Она убила ребенка – благоразумно, на всякий случай, нерожденного, чудовищного ребенка. На всякий случай заканчивает какое-нибудь МГИМО. Эксперименты наскучили, выработался стойкий иммунитет к папиным неясным поползновениям, как от наркотиков – к опасным укусам кобры. Папа, видимо, изредка подбирает каких-то девочек, судя по их нахальным звонкам, и ведет себя гораздо спокойнее.

Периодически пристраивает Джема, совсем зеленого, в клинику Маршака, откуда тот со свойственной ему легкостью сбегает к своей сожительнице-лепиле, душит ее и режет, но вытягивает что хочет. Берет у папы тысяч по двадцать евро и прокатывает в неделю. Уже не герой и похож на слизь. Все окружающие дружно ждут передоза.

И только Мурка в белом костюме Чапурина если пачкается, то в шоколаде.

Для этого надо только убить ребенка.

Воля делает человека свободным от внешних обстоятельств. Воля изменяет действительность в соответствии с замыслом человека. Следует думать не о своем состоянии в настоящий момент, а о том, каким оно будет в дальнейшем, если совершить или не совершить свой волевой поступок.

Мурка любила брата таким, каков он сейчас, в короткой и яркой жизни. Не надо бы ему гнить. Она задумала погребальный костер, в движении. На папином отступном подарке – на красном «Ferrari» - освоила нехитрое автодело, подбила покрышку – всего-то. Готовить передозировку было бы слишком просто, подленько и недостойно их непонятной, нежной и страшной страсти.

Примечание.

Технические подробности несчастных случаев традиционно исключают женщин как класс из круга подозреваемых. Мужская территория – повсюду, где есть поиск приключений на свою задницу: парашютный спорт, дайвинг, скейтбординг, серфинг… Подстраивать неисправности на уровне простейшей механики считается признаком рационального мужского ума - они же с детства ковыряются в каких-то болтиках. К этой же мужской категории преступлений относятся удары током (ремонт электропроводки в сыром подвале, в ванной комнате и т.д.), обрушение кровли, взрыв бытового газа.

С предрассудками не надо бороться, надо ими пользоваться. Одна приятельница, с которой мы вместе после школы сдавали вождение, только через пятнадцать лет призналась мужу, что в папином гараже вручную собирала из ворованных деталей свой первый автомобиль. Скрывала таланты, чтобы не портить руки без крайней необходимости.