Идеальная пара.

КОНЕЦ ПАРЛАМЕНТАРИЗМА.

Сегодняшнее заседание Государственной Думы началось с трагического известия о гибели депутата парламента Вадима Крестовского. Показания свидетелей-сутенеров, торгующих пьяными подростками неподалеку от места преступления, шокировали следователей прокуратуры не меньше, чем жену покойного, Ингу.

Вадим и Инга прожили вместе 11 лет и считались показательной парой, как Кеннеди, Жаклин и Джек. Его карьера стремительно вела к вершинам. Дамский угодник, кумир чувствительной части электората, был найден убитым в грязном притоне на Старой площади. Убийство совершено с особой жестокостью. Причина смерти – 17 ножевых ранений. Характер преступления красноречиво свидетельствует о его сексуальной подоплеке: отрезанный детородный орган погибшего обнаружен у него же во рту. Предварительная версия следствия вполне очевидна и полностью соответствует показаниям близких друзей покойного: «Типично не того снял». Обманутая вдова по понятным причинам от комментариев воздерживается.

Это не первый сексуальный скандал подобного рода в стенах Госдумы, но до сих пор дело ограничивалось компрометирующими материалами. Насколько нам известно, прокуратура не сбрасывает со счетов версию политического убийства.

«Рублевская правда», 22 марта 2007 г.

1.

В ней все было чересчур, до утомительной экзальтации, в других забавной. Осыпанная галантным золотом, пропитанная маслами, изломанная попытками надрыв перевести в манеры – конечно, Инга была серьезнее своей подчеркнутой декоративности. Любила черно-белую стилистику – скрывала зеленоватые тени неизбежного увядания. Любила Раневскую – ту, из сада, но без трагизма, просто – от истомы к истерике.

И муж такой же – вышагивал изнеможденным франтом: породистый поджарый пес, человек-улыбка. Изысканная, тонкая сволочь. Центрист, конечно. Для политики не требуется никакой особой квалификации, кроме желания нравиться, как пачка баксов. Нарцисс не так уж любит себя, как кажется, скорее – любит свое отражение. В одиночестве Вадим не спал, не мог уснуть, если не вызывал восторг окружающих, много работал – внимательно пересматривал записи своих выступлений. Носил костюмы английского, будто бы тесноватого покроя, слегка фрондировал дружбой с младореформаторами из правых. Настолько любил успешно решать проблемы, что создавал их поточным методом – так, по мелочи, но деятельность и упорство все равно были налицо.

Они поженились еще в студенческом общежитии, жили бедно, все свое время и деньги отдавали любви к искусству: девяностые годы лихорадило от столкновений самых разных культурологических теорий и экспериментов. Нищета возмущала, в семейный угол они возвращались только поспать. Вадика особенно глубоко травмировало, что вместо носика у чайника была дырка. Консультируя как-то реставраторов царских покоев по заказу УПДК, ни секунды не сомневаясь, он принял предложение о сотрудничестве в качестве помощника депутата. Угрюмые вороватые хозяйственники накануне выборов почувствовали нехватку интеллигентных лиц с беззаботными ослепительными улыбками.

Супруги сразу же переехали в Митино, в Ангелов переулок, где к бескорыстной любви к искусству добавилось создание атмосферы дома как основы благополучия middle-класса. Инга не работала, было некогда: всеми средствами продвигала своего избранника, даже рожала – мальчика и девочку, королевскую парочку, как положено. Скучно ей не было: в ванной гудела машинка – стиральная, на кухне разговаривала микроволновка, уговаривала что-нибудь перевернуть. Домохозяйка – рекламный «образ врага»: телефон, сериалы, романы, и все на кухне. Просто каждая женщина – маленький Цезарь, может с равным успехом делать разные вещи одновременно, не придавая значения ненужному содержанию. Я не знаю ни одной такой дуры-домохозяйки, которая смотрела бы то, что ей показывают. Вот Вадим – лежал и смотрел. Приходил усталый, разбитый – классический пример добытчика. Падал на диван и просил пожрать – коротким повелительным жестом. Держать прислугу не позволяла партийная дисциплина.

Только в Горках, в бывшем дачном хозяйстве Совмина, завести обслуживание потребовали уже приличия. Инга, чтобы избавиться окончательно от необходимости портить руки, занялась входившей в моду благотворительностью.

Холила себя всячески, физически и духовно, по заветам новой Библии – «Cosmopolitan», оставляя далеко позади самих идеологов. Дважды в день принимала душ, на ночь – ванную, часами полировала ногти, собственноручно перестирывала свое белье, охапками в сутки. Вообще не потела, не пукала, всегда улыбалась – поменяла зубы еще по дороге в Горки. Была безукоризненна, по совету мудрой Коко Шанель:

- Если женщина к тридцати годам не стала красавицей, она просто дура.

Не вполне удовлетворенная кулинарными предпочтениями толстой поварихи-хохлушки, часто баловала Вадима и себя сама: яйцами Нантуа с раковыми шейками и грибами, крокетами из улиток под соусом тартар, кнелями из телячьей печени, паламидой по-шотландски и гофрированными бриошами Шантильи. Падала без сил после ужина. Несмотря на столь показательные намеки, Вадим не менял кухарку – из вредности или из экономии. Изредка Инга плакала, обвешивая гостиную гравюрами Хирошиге, подобранными ею лично под тонкую ковку Филиппа Старка. Вадим любовался и ухмылялся, но за это не убивают. Она терпела.

Кто их просил нарушать покой честных домохозяек?

2.

Вадим был мелким методичным садистом – застрял на неблагополучно пройденной анальной стадии: по жизни любил подгадить, старательно проигрывал роль агрессора. Идеальный порядок выбивал из нее точными тычками в печень.

Изображая мученицу, загнанную домохозяйку, Инга вызывала чувство вины, которое любого мужчину бесит. Чужое благородство – это чужое преимущество, и в ответ дает отнюдь не восхищение – обиду и злобу. Инга сжималась, испытывая жалость и страх – как к ребенку, который до смерти замучил кошку и съел сырую. Самое жуткое, что было во всей его прелюдии, – его улыбка. Он бил с улыбкой, Инге всегда казалось, что это еще не все, на что он способен.

Ставил на колени – наказывал. И не подозревал, что, избегая нормального семейного акта, наглядно демонстрирует страх кастрации. Она не успевала понять, чем именно ей более отвратителен анальный секс – унижением или просто болью. Во всяком случае, запрограммированная на искупление какой-то обиходной вины, на выполнение заданных сексуальных действий, Инга, естественно, не могла отдаваться приятным переживаниям. Не страдая вагинальным оргазмом, который и так почти не встречается, она сопротивлялась и клиторальному – как чему-то личному, тайному, не предназначенному для грязных прикосновений. За ужином заламывала руки за голову или, напротив, склонялась, вываливала грудь, меняя приборы, потом – стремительно скрывалась в ванной:

- Я не могу сегодня. Какие-то рези в животе, дорогой.

После чего следовало привычное наказание с изнасилованием, затем – сварливая семейная ссора, вводившая Вадика в состояние окончательного благодушия. Инга же по часу - два отмывалась с маниакальностью, свойственной чаще брошенным или одиноким девам, выпаривалась – до недоступности, чтобы вновь чувствовать себя безупречной.

Легко прощала его измены, посвященные рождению их детей. Какая там материнская послеродовая депрессия? Всю беременность своей жены муж находится в неосознанном, подавленном напряжении: это точно его ребенок? Отцовская функция – инъекция, до самых родов никто из мужчин как следует в нее не верит. Именно поэтому мужья так часто изменяют сразу же после родов, когда действительно что-то от них  зависит. Ребенок вроде бы похож, миссия выполнима, жена верна – а муж, конечно, свободен.

Может быть, где-то и в оправдание Вадим содержал маленький детский дом в Воронежской области: вынудил спонсоров, чьи интересы активно лоббировал в Думе. Это отдельная история – благотворительность, в условиях большого бизнеса она никогда не имеет отношения к личным средствам благотворителей, все расходы – разумеется, за счет корпорации. Газеты умилялись, конечно: «Крестовский оборудовал районную поликлинику новейшим диагностическим оборудованием». Поначалу Инга протестовала:

- Об этом не надо говорить, это неправильно.

- Черт с ними. Хотя бы так эти жирные твари сделают людям что-то хорошее. Промолчу – хрен они чего дадут.

Мнение Инги для него ничего не значило. Он был прилежным студентом и честно прочитал Канта: женское благодеяние не имеет моральной ценности, потому что оно естественно – в отличие от мужского благого дела, совершенного вопреки его естеству. Определенно странные у мужчин нравственные законы.

Общественная работа по-прежнему оставалась их общим делом, и превосходства в этом Вадим добивался запрещенными методами – во многом благодаря независимым странам Прибалтики.

- Отпустили их: летите уже! Так нет, порхают над головой и гадят, гадят.

- Ты сволочь, Крестовский.

Он же отлично знал, что в Инге течет героическая кровь латышских стрелков – самой Анны Лусс, затрахавшей мордовские деревеньки по правилам продразверстки и забитой до смерти голодными мужиками вместе со своим революционным отрядом. По твердому закону Мэрфи Вадим был потомком четвертованного китайцами священника Саровского монастыря, в те же примерно годы. Но к китайцам как к нации в целом относился неплохо.

К десятилетию супружеской жизни он купил и водрузил на почетное место – на каминную полку под своим чудесным портретом – раритетный желтенький «Домострой» в Сильверстовской редакции. Инга попыталась смеяться:

- Ты бы еще привел Анку-пулеметчицу из анекдотов.

Глазам своим не верила. Со школы была уверена: если следовало составлять и внедрять подобные правила, значит, не было этих правил. Вадик постановил: вместе с детьми учить наизусть страницу к каждому ужину. Вырвал «Похвалу женам». Напутствовал в рукоделии «и остатки, и обрезки беречи». Сам же  отправился на гольф-турнир в Нахабинский Le Meridien country club – посоперничать с недобитым Биллом, Дэвидом Каррадайном.

Любимый кондитерский «Пушкинъ» с подружками по пятницам остался в прошлом. Инга все больше зарывалась в ковры галереи «Дача»: их ткали неделями, месяцами, с любовью – значит, собственноручно. Инга ценила старинные вещи, в них не было суеты.

Подолгу, задумчиво, впрок – тушила в массивной древней печи куропаток, фаршированных по-английски: копченым беконом, телячьей печенью и грибами. Плакала над тушками, связанными по ножкам. Подумывала писать романы. Купила как учебник  какую-то любовную прозу, но на словах «его могучий ствол затрепетал у нее во рту» разволновалась, рванула в ванную, потом решила, что едва ли справится с незнакомой темой.

3.

Добили ее газеты, сделали черное свое дело, вопили: «Он идеален!» Дикторши новостных программ, источая имя «Вадим Крестовский», показательно истекали от любрикации. Инге оставалась единственная возможность доказать свое превосходство в истинной идеальности – опустить его.

Она безупречна, она изощреннее и умнее. Простить не могла, простить – отказаться от права себя отстоять. Достал своим наглядным великолепием, мерзкий садист и педик. «Может быть, на том свете он наконец оценит меня».

Попробовала застать на партийной пьянке Вадима с Машей Малиновской – но та с кем только не снималась по долгу службы, глупо было рассчитывать на серьезный резонанс в прессе. На нескольких светских мероприятиях Вадима выхватывали с одной и той же опытной топ-моделью, Инга вывесила эти снимки на компромат-сайтах – никто не отреагировал. Ничего не поделаешь, Вадим и модели – не компроматы, а скучная газета «Правда».

На всякий случай распечатала снимки для мужа:

- Если у вас что-нибудь серьезное, я ей ноги поотрываю. Устрою «Суку-любовь».

Он долго смеялся и вновь доказал свое превосходство – привычным анальным способом. Но самое непростительное надругательство над Ингой произошло в день открытия Рублевского сервис-центра «Quintessentiallu»: ей предложили карту клиента, льготную. Недели две – не доползала до ванной без помощи маленькой дочки, сын – игнорировал. Жестко и весело скалился при виде перекошенной мамы. Инга решила: это – начало смерти, надеяться больше не на что.

Мужское «агро» - игра в жестокость, на их стороне – закон, откровенно шовинистический. За побои – штраф или полгода «химии», но стоит женщине единственный раз не выдержать и отмахнуться чем Бог послал – посадят на два–три года. Закон провоцирует женщину на продуманную защиту – на предумышленное преступление. Женщины более жестоки, потому что более бесстрашны, терять им нечего: убивать, иначе за неуверенную попытку сопротивления их забьют уже до смерти. Звереет необратимо. Женщине достаточно лишь однажды приблизиться к смерти – и она с ней договорится. Неважно, как: сразу разорвет или, отступив, затаится.

Инга воспряла. И боксерскую грушу уже не кулаками била, а кромсала короткими отточенными ножами. Мужчины любят так убивать, почему она не сможет?

Роковая ошибка, стоившая многим мужчинам жизни: «Плохие девочки любят, чтобы их наказывали». Постулат патриархальной психиатрии, пережиток теоретика Фрейда, который, будучи смертельно зараженным продажной женщиной, предположил: мы ничего не знаем о женской сексуальности, но склоняемся к мысли, что «женственность неким таинственным образом связана с мазохизмом». Такого вот психиатра в «Окончательном анализе», например, плохие девочки развели как мальчика, используя в своих интересах высокомерные аргументы Фрейда. От этого предположения женщины все решительнее и чаще уходят в женскую любовь, где нет никакого физиологического садизма. Практика психических отклонений свидетельствует о том, что истинным мазохизмом  чаще страдают как раз мужчины, начиная с идеолога Мазоха.

Им следует как можно скорее отказаться от определения природного женского мазохизма как от своего основного идеологического оружия. Принимать – не то же самое, что подчиняться, напротив, совсем напротив: заманивать и поглощать.

В честно доставшейся Ангеловской квартире она бы устроила зимний сад, из-за тесного домохозяйства – японский бонсай, сдобренный орхидеями.  Дочка пошла бы в Музыкальную студию имени гения Шнитке или в «Монотон» Филатова. Из окон бы наблюдала, как возводится для расы господ зимний спортивный комплекс, самый дорогой в мире. Правда, она с дочкой едва ли в него попала бы. Катались бы рядом с горки.

Зато бы встретила в маршрутке менеджера салона сотовой связи и испытала бы рядовое, недооцененное в политике удовлетворение обыкновенных женщин.

Он вылепил себе зверя. Инга могла бы уйти – без сына, с большими потерями, униженная -  но уйти. Он явно перестарался: она приняла самое нежелательное решение.

Инга закрутила дружбу с мальчиком-редактором главного в стране канала, в шутку подложила мужу: «Yes!» - Вадик таки пошел по клубам, под флагом борьбы с пропагандой гомосексуализма, на местах изучая положение дел. Недаром же вспоминал, выпив, как после демобилизации получил долгожданное удовлетворение от какого-то чудака в кинотеатре повторного фильма на Павелецкой. Личники – стилисты, секретари – недаром опять же (ах!) ухаживали за Вадиком с такой истомой, какая не снилась даже манерной Инге. Мальчик-редактор, Ванечка, из благодарности за содействие с большим удовольствием стал ее информатором и любовником, очень нежным. Инга наслаждалась и даже добивалась оргазма, представляя Вадика с «могучим стволом» во рту.

В студенчестве, уподобляясь английским прогрессивным эстетам, они с Вадимом немало времени провели, любопытствуя, в подвале Московской филармонии, в «Дарах моря», среди ароматов дешевой водки, табака и трески. В девяностых открылись клубы: «Центральная станция», «Три обезьяны» - еще на Трубной, и в Москве проявились легально респектабельные педерасты. Сегодня – простор для Вадиков: «База», «12 вольт» и еще несколько известных мест, с дружелюбной и безопасной для порядочных девушек публикой. Кстати, девушкам много проще именно здесь познакомиться со всякими Гальяно и Валентино. Проблема лишь с туалетами: в них по-прежнему устраивают свидания поклонники анальной романтики.

Флаг борьбы с планируемым гей-парадом Вадим донес до самых высоких трибун. «Карнавала не будет!» - цитировал прозорливого Лагутенко. Инга радовалась: «Приплыл, латентный ты мой». Верного Ванечку, упаивая валиумом, облагораживала при помощи его телефона любовными сообщениями для Вадика. Вадику льстило, Ванечка верил, потому что все равно ничего не помнил.

Наконец, собравшись, обеспечив алиби внезапно уснувшим мальчиком, отправила SMS: «как обычно». Их язык давно изучила, их «голубятню» тоже: они приводили туда солдат, торгующих попками у памятника Героям Плевны. Кстати, «Три обезьяны» тоже какое-то время базировались в районе бывших солдатских казарм. Мужчины признаются: им нравится армия – особенно гестаповцы в черной форме.

Инга дождалась, когда Вадик отлипнет наконец от бомжеватого пацана, прокралась в «голубятню» первой, скользя в подъезде на презервативных горках, перекатываясь по банкам от тоников. Конкуренты по политической борьбе непременно воспользуются таким подарком. Дождалась от него мольбы, которой себе, к примеру, не позволяла. Била отработанно, вот только не предусмотрела длительной боли в кисти руки: когда ножом попадаешь в кость, сильно отдает в руку.

Идеальная пара заслуживает идеального преступления.

Примечание.

Гораздо проще и рядовому человеку доступнее использовать обыкновенных проституток, приехавших, как правило, из ближнего зарубежья. Спровоцировать мужа на девушку совсем нетрудно: достаточно усомниться в его достоинствах и уехать (на дачу, к подруге, в отпуск). Одна оскорбленная женщина, зная за мужем обыкновение запивать водку жирным кефиром, перед отъездом добавила в пакет кефира порцию клофелина – с его-то гипотонией… Все настолько привыкли, что девушки клофелинят, что если на месте преступления они не оставят свой паспорт или живого свидетеля, никто их толком искать не будет. Кстати, проститутки не носят паспорт.

Клофелинят и забирают деньги – исключительно из брезгливости, чтобы не спать с клиентами, потому что, честно говоря, клиенты у проституток в большинстве своем выглядят омерзительно. В Швеции покончили с проституцией, как только начали демонстрировать в телевизорах не девушек, а клиентов.