Часть II
ТАК НЕ БЫВАЕТ
Глава 1
БОЛЬ
1
Бешенство начинается очень тихо: никакого воодушевления и обмана, у нас безнадежно разные жизни, но время провисло, за окнами нет пространства, разум не имеет значения, потому что будущего не существует.
- Знаешь, зачем я тебе? Зализываю твои раны.
Когда ее дыхание сбивается, она скрывает, оттягивает - провисает в катастрофе. Мне еще многому надо учиться – в этом фантастически увлекательном новом мире. С мужчинами проще: их твердая логика всегда позволяет просчитать два шага вперед – достаточно, чтобы на третьем подготовить ловушку.
- А знаешь, почему у тебя было так много мужчин?
- Потому что я люблю мужчин.
- Не-ет. Потому что ты любишь женщин.
Все-таки наше мышление намного ярче.
- Не удивляйся, это естественно, все любят женщин. На этом держится цивилизация, господствует индустрия красоты. Мы даже одеваемся друг для друга, совсем не по мужским представлениям, лучшие модельеры – геи. Зрение наиболее уязвимо, это самый прямой путь воздействия на человеческий мозг.
- Есть еще дети и животные.
- Правильно. То, что ассоциативно связано с женщиной.
- Продолжай.
Она у меня умница, вся такая книжная и виртуальная. Знает три языка, изучает четвертый, шведский, решила после Академии поехать в Стокгольм продолжить образование, завела там подругу по переписке. Выросла в сети, ночи напролет общается с интернетчиками разных стран – одинокий продвинутый подросток. Поэтому, наверное, так легко и отдавалась опытной женской ласке.
Старые суки, девочку мою испортили.
- Сколько мужчин у тебя было - сто, тысяча? И ты ни с кем не срослась. Пыталась удовлетвориться количеством – и не удовлетворилась.
- Я трижды сходила с ума, надолго, уже в ответ. От безответной любви не страдала, как ты, мне просто повезло, я бы не пережила. И чем больше люблю, тем труднее об этом догадаться, боюсь показать зависимость. До смешного: я даже в любви не признаюсь.
- Да-а?
Она легко, аккуратно перекинула меня на спину, заломила руки за голову, как веселый больной садист:
- Скажи, что ты меня любишь. Не отпущу, пока не скажешь.
- Не отпускай.
- Я хочу услышать, поняла? Убью сейчас, вот сейчас, - пропустила сквозь зубы кожу у меня на горле, я напряглась – чтобы острее было перегрызать. - Ты же влюбилась как кошка, я каждую твою жилку знаю, я тебя простым шепотом убью, ну скажи, что любишь, сука, скажи…
В какую пропасть я опять падаю?
Я тебя люблю. Я тихо подохну, когда тебя не будет, малыш.
2
А тебя не будет.
Вот так всегда: влюбляюсь больше жизни в тех, с кем не могу жить. Наверное, притягивает обреченность. Наверное, Бог не хочет моего счастья: я за него всегда расплачиваюсь сразу, честно и страшно. Вхожу в него в холодном ужасе - от того, что скоро все кончится и начнется горе, из которого мне уже не выбраться.
Может быть, на этот раз Бог простит? В конце концов, я всего лишь послушно соблюдаю главную заповедь Евангелия: поступаю с ней так, как хотела бы, чтобы она поступала со мной. Прикасаясь к ней – исполняю свои тайные желания, я точно так же схожу с ума и точно знаю, от какого вдоха она вырывается из тела в пропасть, и как ее удерживать над пропастью, чтобы дольше мучилась. Я чувствую то же самое, она становится мной, сливаемся в одно существо, обретаем себя – то, чего нам так не хватало в отчаянных поисках рискованных пограничных ситуаций.
Посадила меня на иглу, где глюки и ломки не чередуются, а сливаются. Долгие дни заняты одним – памятью. Тело сводят судороги от пустяка, от порыва ветра. Кожа к коже – не надо ничего больше.
Спать с законным мужем по необходимости, через коленку, всю жизнь – разве не большее прелюбодеяние, чем любовь, которая приносит счастье? Прелюбодеяние – преступление против любви, всего лишь. Разве любовь – не самое главное по христианским канонам?
4
Больная. Идиоты называют это бешенством матки: тот редкий случай, когда последние идиоты бывают правы.
Ночь за ночью тянется один сон – в клинике? Свет вкрадывается от снега за окнами, всполохами колотит шторы от сквозняков. Мы балуемся резьбой по стеклу, покрываем инеем иероглифы. Я шляюсь в белом – неважно, куда иду, останавливаюсь поминутно, отдаваясь кому-то в мыслях. Бесполезно - мне нужно тело, чужое, тяжелое. Бродят люди: больные женщины и здоровые санитары, нечем дышать от запаха вывороченной истомы. Ночью тихо возится вся палата, женщины, перешептываясь, укладываются рядом, самые хитрые задевают грудью. А я не такой ребенок, чтобы сопротивляться.
Я была абсолютно здорова девять лет супружеской жизни.
Наверняка нимфомания как-то лечится. Но зачем?
Приехали родители, устроилась пока разгильдяем – риэлтором, чтобы под предлогом подбора квартир сбегать к моей девочке. Теперь она снимает на несколько часов комнаты: мы заранее пьем вино, чтобы не тратить время на застольные разговоры, и уходим в один на двоих астрал. Изучать, оказывается, ничего не надо, достаточно овладеть пульсом, который в панике мечется по телу. Дразнить бесенка, дыханием его останавливать – и растягивать до бесконечности продолжительность сладкой смерти.
Камасутра – это же физкультура. В сравнении с тобой, малыш.
Истинные грешники на земле такая же редкость, как и святые. Мы падаем в постель не ангелами, вот это был бы грех. Уничтожение плоти – привилегия самой плоти. Пока мы здесь – может быть, нельзя пренебрегать этим даром? Ради какого другого рая это искушение следует преодолевать?
Глава 3
ТВОЯ НЕВЫНОСИМАЯ НЕЖНОСТЬ
1
Она раздвинула занавес и вырвала матку. Оставила публике ни к чему не пригодное пустое тело. Шарахайтесь в стороны, но страшнее уже ничего не будет.
Мы платим даже не за грехи, а за ненасытность в них. Накрепко приколочена к доскам – выворачивайся.
- Ну, где тут твоя открытая рана?
Срываю кожу, она мешает. Пожираю в ужасе красное мясо любви бешеным голодным зверем.
Больше года. Нас можно разодрать только с мясом, мы сразу захлебнемся в крови. Отчаянно перебираю мерзости:
- Может быть, если только покроемся язвами, и любовь прорвется гнилью и гноем – и оттолкнет друг друга, и оставит нас наконец.
Нет, у нас не получится встретиться и перепихнуться, расслабиться и получить удовольствие. Мука, мука и смертный грех – наша с тобой постель.
Рассказываю, как подружка с курса схватила сифилис, была бы шлюхой – начала бы с трихомонады. Узнала – как принято, уже на сыпи, влагалище покрылось ранками. Перебирала, тревожила их пронзительно сладко, говорила, что раньше напрасно не верила в земное блаженство, перестала встречаться с людьми, я наведывала - изучала. Ее лечили – она нашла возможность и заразилась снова.
- Чем-нибудь это кончилось?
- Не знаю. Она бросила университет.
- Я для тебя такой же сифилис.
Если бы это она разлагалась заживо, я бы честно вылизывала дерьмо. От мужчин мы многое – да почти все – прячем, втаптываем в гниющий разум, с женщинами – беспощадны. Слишком хорошо мы друг друга знаем, обмануть нельзя, а убить – легко. Обнять и убить. Перекусить синюю жилку на белом горле. Липкими пальцами проникнуть в желание чернокожего массажиста.
В муках живородящая: осклизлое пульсирующее чрево извергает окровавленный орган – препакостнейшее зрелище для всякого благовоспитанного эстета, отстраненного от самого великого таинства земной любви. Они нам никогда не простят потерянный рай, для которого достаточно быть бесплодными.
- Не дай тебе Бог аборт делать и увидеть то, что ты сделала. Всю жизнь – складываешь из теплых кусков, как из кубиков, своего ребенка, и кровь на руках, которую никогда не смоешь.
Вообще-то как жить без нее – предельно ясно, вот только не могу. Все летит с дьявольской скоростью в лапы к дьяволу, а мне уже все равно, я живу от конвертика до конвертика. В полном аутизме сижу перед телевизором, вроде бы при деле, дети как зверьки – это страшно, но я ничего не чувствую, просто жду.
- Без тебя, малыш, пустота. Не вокруг - плевать на вокруг. Я ничего не чувствую. Хожу по улицам, и меня никто не видит.
Руки складывает у меня на шее - и удавом заглатывает бессловесную тварь. Я не выберусь, мне на свете нечего делать. Однажды на улице пес придушил котенка, ребенок какой-то пытался его отбить, а я опаздывала к ней и не помогла.
2
Обречены. Еще немного, малыш, я вывернусь как-нибудь, и, может быть, мы избежим предательства.
Почему любовь никогда не увязывается ни с моей жизнью, ни вообще с миром, почему невыносима любовь? Корчусь, постели мало и стены давят, заколачиваю кулаками в грудь невыразимую свою нежность.
Бегала бы собакой, выла бы от тоски под окнами – легче бы стало? Были же у меня бешеные навязчивые любовники – и пугали. Оставили шрамы и страх оказаться когда-нибудь на их безнадежном месте. Хотя и сейчас, и так – никакой надежды у меня нет.
Моя единственная девочка, самая лучшая девочка на свете – только в прозрачных глазах совсем не омут, а сталь. Я не имею на тебя никакого права. После такой запредельной нежности, почти своей нежности к себе – себе непозволительной, незаслуженной, ниспосланной какой-то особой милостью – я тебе не верю, так не бывает. Уже не выразить словами, как вжимаемся друг в друга и мешают тела, и в пальцах – пульс безо всякой плоти выталкивает кровь в пропасть. Мы где-то там уже – где нет отдельных людей, где не выживают люди. Снова в утробе, выросли на крови, шепотом бьем как током, и перехватывает дыхание от ужаса: куда мы падаем? Страшнее ада даже Бог нам ничего не придумал, а мы сознательно, вполне сознательно выбрали этот ад.
Я перестала быть собой, оживала только вместе, и все-таки уже не собой, а частью: какого-то нового, бесконечного пространства. В погружении даже не в нее – в себя. В пропасть, которая во мне стыла. В состояние – в единственное, в котором я могла теперь жить. Свободы не было и нет, я живу лишь в пропасти.
Я – чудовище. Изуродованная, подавленная, чужая страсть.
Помимо воли. Любовь – это мимо воли.
3
А где-то есть другая жизнь, обыкновенная, ясная.
В Швецию она передумала, наградила непомерным грузом вины. Ее уже бесит мой блядский «Opium», огрызаемся на подтексты. Вполне ментально: мы великодушно прощаем врагов и гадко, хлестко бьем близких, чтобы еще раз, постыдно ликуя, увериться, как болезненно они близки. Странный трепет – не вяжется ни с чем и чахнет. Мертвой музыкой на католической панихиде. На ладони срезаю линии:
- Отпусти меня.
Никакой пропасти в реальности нет, она всего лишь во мне – почему же я падаю в эту пропасть?
Она терзает:
- Ты не меня любишь, а постель. Обо мне ты вообще не думаешь, ты за полтора года первая не позвонила – ни разу. Ты для меня ничем не жертвуешь. Тебе удобно, со мной удобно. Ты хорошо устроила свою жизнь.
Какая жизнь, девочка, при чем тут жизнь? Любовь – это всегда вопрос смерти.
Если появилась возможность хлебнуть отчаяния, опустись до самого дна. Не бойся, у тебя же девять жизней. Это не с тобой, ты с другой стороны страницы.
Источник: http://Cava | 
